Нисхождение

Прошло двадцать лет со времени того спуска. И лишь недавно Ашир Муршиев наконец-то решился рассказать о событии, воспоминание о котором до сих пор не дает ему покоя. Оно часто всплывало во сне, и тогда он со стоном просыпался и снова начинал переживать, казня и кляня себя. Но благодаря этому безумному поступку мы узнали фантастические возможности ахалтекинцев

Текст: Юлия КУЗНЕЦОВА

После путешествия в Араван, когда наши ахалтекинцы буквально играючи проскочили через перевал Камчик, нам очень захотелось более детально проверить их в горных условиях. Для этого мы на следующий год предприняли поход в горный район Сары-Таш Чаткальского заповедника, что в 90 километрах от Ташкента, и там в течение недели тренировали лошадей в условиях разреженного воздуха, совершая ежедневные восхождения на различные высоты, и снимали физиологические показатели. В этих местах на альпийских лугах выпасают скот, и чабаны все сидят на местных лошадях типа карабаирских: крепеньких, упитанных, кругленьких, как бочки. Чабаны интересовались нашими лошадьми и очень сокрушались по поводу их худобы, но благоразумно отказывались от предложения проскакать вместе. Кстати, мы проверяли скорость восстановления после равной нагрузки наших лошадей и местных. Я был поражен: наши восстанавливались быстрее.

Как мы тренировались, по каким дорожкам ходили? Не было там никаких дорожек. Перли куда глаза глядят: увидим между камней щель – туда и двигаем, обрыв или скала препятствием не считались. Команда была одна: «Мялик, вперед!» Мелесур у нас лидером был, совершенно неустрашим, куда направят, туда и идет, как танк. А все – за ним, разве что только похрюкает кто-нибудь. Хлопот с лошадьми не было, такое впечатление, что они всю жизнь в горах ходили.

А сейчас я попытаюсь по порядку дойти до того злосчастного спуска. Так вот, покорив все более-менее выступающие вершины и набравшись сил, мы наконец решили штурмовать самую высокую гору – Чимган (3309 м). Отправились вдвоем: я на Таране и Эдик Гирш на Соколе. Поднимались почти пять часов, по серпантину от подошвы, где стоял наш лагерь, на кордоне у егеря по имени Юнус, фамилии не помню. Поднялись, постояли на вершине, потоптали снег, увидели медвежьи следы, осмотрели расстилающиеся внизу окрестности: красота, все видно как на ладони – вон и лагерь наш! Смотрю и думаю: что это мы опять будем пять часов петлять, не проще ли спуститься здесь – вот и ложбинка с тропкой прямо по направлению к лагерю, там ручей, ясное дело – течет вниз по короткому пути, пойти по его руслу, и вот он – лагерь. Стою, как Наполеон, рассуждаю – все так логично, просто. Правда, спуститься к руслу мешает каменная осыпь метров 150–200. Но что нам какая-то осыпь! Спешились, лошадей под уздцы, упор в плечо – и полегоньку съехали. Ободрали себе локти-коленки. Вот оно, первое предупреждение, задуматься надо бы, да где там – вперед!

Не спеша едем верхом по берегу этой речки, и тут перед нами поваленное дерево – лежит, как шлагбаум, поперек пути. Нет бы снова задуматься – второе предупреждение! А мы спешились, дерево отодвинули и дальше по воде пошлепали. И вот уже вода по брюхо коням, вот уже первый перепад вниз, небольшой такой водопадик высотой 70–80 см. Спрыгнули, идем дальше. А ущелье сужается, причем складывается такое впечатление, что его кто-то вырубил в скалах зубилом, вот оно уже сузилось до ширины нашей кухни – метра три. Но самое главное, когда преодолели второй и третий водопады, тоже невысокие, а потом четвертый и пятый, но уже выше и глубже, – тут до меня дошло, как ударом по голове: как, если что, назад возвращаться? Вверх прыгать – это не вниз. Я уж подумал, не вернуться ли, но побоялся оглянуться, чтобы в моих глазах Эдик не увидел растерянности – ведь паника может начаться – и, считай, пропали. А неба уже не видно: блеснет узкой полоской – и снова над головой глухой потолок из темных скал. Сыро, холодно, вода все глубже. И когда подошли к очередному водопаду, я постоял над ним, посмотрел вверх, посмотрел вниз и подумал: «Все! Приехали! Назад уже не выбраться». Сказал себе: «Спокойно. Назад точно не выбраться, остается идти только вперед!» Это был первый по-настоящему страшный водопад.

Вот что я решил и эту тактику применял на каждом следующем водопаде. Я ныряю вниз, ощупываю дно, а на дне – камни, огромные валуны. Очищаю дно, выбрасываю камни. Затем подвожу Тарана к краю и – да простит меня бог, хорошо, что у меня камча была, хорошая такая, крепкая, как у кокпаристов, – этой камчой его по самым ляжкам, по самым нежным местам! Он собирается в гармошку, а я его еще под зад плечом подталкиваю, и он летит вниз почти кувырком. С Соколом легче, спихнуть его труда не составляло – он маленький, и деваться ему некуда, только вслед за товарищем. Они как будто обменивались впечатлениями: Таран снизу басом «гыгыкает», а Сокол ему сверху тоненьким голоском отвечает. Так и шли по воде: под самым водопадом глубоко, вода выше головы, затем все мельче – по грудь, по пояс, по колено, затем новый водопад, и все повторяется…

Но вот следующее препятствие (седьмое или восьмое) снова заставило меня вспомнить страх: представь себе огромный круглый камень, отполированный до зеркального блеска, а через него перекатывается вода и обрывается вниз метра на три. Подвожу Тарана: он постоял, посмотрел на это, а потом уши прижал, повернулся на меня с оскаленными зубами, клацнул ими перед самым лицом и отпрянул – надо было видеть его выражение! Подвожу ближе, говорю Эдику: «Бей под зад!» Таран – на свечку, передними коваными копытами проскреб по камню, я его еще подтолкнул, и он рухнул вниз; камни – огромные булыжники – я уже там убрал. С Соколом проще: он, как ребенок, прижался ко мне, ушки повесил, только пискнуть успел – и уже выплывает, отфыркивается.

Страшно было еще в одном месте. Такой трюк пришлось сотворить – под силу разве что каскадеру, а заставь меня под дулом автомата – не повторю. Я сразу и не понял, что это было, да и думать было некогда: любая остановка, заминка – конец! Представь себе суживающийся коридор метра полтора-два шириной, вода упирается в скалу и с поворотом падает вниз, в бассейн, а в нем, как зуб, торчит каменный отросток. Дно бассейна я почистил – это уже обычное действие: стою на этом отростке и поводом тащу на себя Тарана, Эдик сзади его бьет, Таран прыгает на меня, я выворачиваюсь буквально из-под его ног. Что удивительно, массивный Таран без последствий совершил такой кульбит, а Соколенок задел правой задней ногой об этот зуб.

Таких водопадов, и каждый со своим сюрпризом, было двенадцать или четырнадцать, помню каждый. Лошади смирились и понимали, что нужно слушаться беспрекословно. Что интересно, в мозгах у меня не было ничего постороннего, была полная концентрация только в узком секторе зрения – вперед и чуть по сторонам, назад не оглядывался. Мысли о том, что если с нами что-то случится, то никто не поможет и нас никогда не найдут, не было, они появились позже. Я задаю себе вопрос: смог бы я в других условиях поднять лошадь? В Таране было не менее 350 кг, но я его не просто спихивал, а подставлял плечо ему под пах и поднимал его зад. Я не чувствовал боли, не чувствовал холода – вода была ледяная, но майка на мне успевала высыхать в промежутках между ныряниями, за 10–15 минут.

Но последний водопад, пусть он будет тринадцатым, превзошел все остальные. И здесь я снова сказал себе: «Все! Теперь уже точно пришли!» Что это было? Его высота была не меньше пяти-шести метров, а внизу из воды торчали сплошные камни. Прыгать – верная смерть. Но Бог все-таки есть, и если он имел полное право поступить со мной по совести и наказать по всей строгости закона, вероятно, он решил пощадить невинных лошадей и мальчишку. Бог протянул нам ладошку. Оглядевшись, я увидел, что ущелье немного расширяется и в скале влево вверх уходит довольно пологий склон (под углом 30–40 градусов), четыре-пять метров длиной, похожий на промоину, дальше он расширяется и как будто упирается в стену. Что дальше – не видно. На этой стене на высоте примерно 20 м расположена китайская штольня в виде черного прямоугольника. Я эту штольню потом в качестве неопровержимого аргумента приводил не верящим нам чабанам. О ней знали очень немногие из местных жителей. В штольне когда-то добывали золото, попадали в нее сверху, спускаясь на канате. Я говорю Эдику: «Вот наш единственный путь к спасению, поднимемся по этому откосу, а там будет видно…»

Я первый раз в жизни видел, как лошадь ползает по-собачьи. Никогда не думал, что жеребец может ползать!

Таран долго смотрел на меня, закладывал уши, скалил зубы, как будто хотел сказать: «Ну, не дурак ты? Что предлагаешь?» Как это выглядело? Эдик сзади бьет под самое нежное, Таран становится на полусвечку, буквально вцепляется передними копытами в скалу, а я держусь за переднюю луку и ногой – в пах. Таран делает несколько немыслимых скачков – и вот он уже стоит на площадке, причем снизу этой площадки видно не было, а с нее – крутой спуск. Итак, Таран стоит на площадке, я возвращаюсь, и тем же способом, но гораздо мягче поднимаем к нему Сокола. Сокол умница, не сопротивлялся, сам карабкался. А дальше все просто, вернее, совсем не просто… С крутого спуска сползли буквально на задницах, ободрав все, что можно, перешли ручей, поднялись на хребет. Откуда-то взялась тропочка, прошли по ней, и… ущелье раскрылось. Мы свободны!

Что интересно, поднявшись на хребет, мы увидели, что нужно пройти еще пару зигзагов по горной тропе, чтобы окончательно выйти из ущелья. В итоге оказалось, что кажущаяся экономия была лишь зрительным обманом. Мы не выиграли ни во времени, ни в расстоянии, но получили жестокий урок. Повторяю: я этого не хотел, не стремился к таким испытаниям. Так случилось по глупости или по какой другой причине, но деваться было некуда, и я сделал все, что было в моих силах и даже сверх сил, чтобы выбраться из той ловушки. Спасибо лошадям – они не сопротивлялись, не паниковали, они честно, как могли прошли это испытание – под силу разве что архарам или кошкам. Они не убили нас, хотя имели такое право, даже из инстинкта самосохранения.

Вот еще штрих. Выходим из ущелья, а перед входом в него расположилась колхозная кошара. Из палатки выглянул человек – видимо, услышав наше движение. Надо было видеть его глаза: как будто он узрел не пару всадников, а по меньшей мере парочку динозавров. Затем он исчез, и тут же появились два человека, они оживленно что-то обсуждали, глядя на нас и размахивая руками. Когда мы, поздоровавшись, уже проехали, сзади услышали запоздалый вопрос: «Откуда вы?» На наш ответ последовала реплика: «Такого быть не может: оттуда никто никогда не приходил». Но больше всего на меня подействовал меланхоличный голос Эдика, не проронившего за всю дорогу ни слова: «А я думал, мы оттуда вообще не выйдем». Вот когда до меня дошло, что это было! Вот когда по всему телу прошел мороз, а потом пот – от макушки до пяток.

Что было дальше? Подъезжаем к лагерю, я говорю: «Эдик, если кому-нибудь что-нибудь расскажешь, я тебе язык отрежу». Он долго молчал, потом ответил: «Я еще сам не могу понять, что произошло». Подъехали, спешились, определили лошадей, присели к костру – как раз время ужина. Спрашиваю Лену: «Выпить есть?» Отвечает: «Есть. Водка». Говорю: «Наливай. Полный стакан». Выпил одним глотком. Эдик смотрит на меня, спрашиваю: «Будешь?» Кивает головой. Наливаю ему полный стакан. Выпивает, не морщась, пацан непьющий. Прошу еще. И еще по стакану водки выпили. Мы бы еще выпили, но водка кончилась.

Подошел егерь, посидел возле костра, потом подошел ко мне и тихонько говорит: «Ашир-эке, тут чабаны приезжали, спрашивали, как вы туда, в ущелье, попали». Я прикидываюсь непонимающим. Он снова: «У них собаки, и сами они чуткие – мимо них никто не пройдет. Вы в ту сторону, к ущелью, не проходили – как вы оказались там?» Не ответить было нельзя, рассказал как было. Не верит. Описал многие подробности, в том числе китайскую штольню. Он согласился, но все равно не поверил – там, говорит, нельзя пройти.

Как себя чувствовали лошади? Да мы удержать их не могли при подходе к лагерю. Я думал, что они будут вдрызг измочалены. Так нет: и стресса не было, и кушали хорошо, и рана у Сокола в течение нескольких дней зажила. И что еще скажу: один этот последний поход по экстремальности превзошел все мои предыдущие три пробега, вместе взятых (Кушка, Москва, Араван). Мы здесь такое узнали про наших лошадей! Я только здесь понял, что такое энергия лошади, что такое настоящий боевой конь! Этот чертов спуск с Чимгана был последним аккордом, показавшим сверхвозможности ахалтекинцев. Но и то, что они демонстрировали нам всю неделю, нельзя назвать обычным явлением. Ведь мы каждый день совершали такие головокружительные подъемы, спуски… Но я, кажется, повторяюсь.